За последний век Турция кардинально изменилась. Об этом слышали даже те, кто никогда там не был. Тем не менее, крушение Османской империи долгое время ощущалось болезненно, подъём экономики и благосостояния народа шёл медленно. Даже Стамбул, красивый город с богатейшей историей, обнищал, состарился, поблек, стал монотонным и моноязычным, оказался отодвинутым на обочину жизни. Если прежде на улицах города, помимо турецкой, звучала греческая, армянская, итальянская, французская, английская речь, то меры по отуречиванию, т. е. этническая чистка, привели к исчезновению и речей, и большинства их носителей. Столица была перенесена в Анкару и теперь редкий житель Стамбула в разговоре с вами о чём угодно, не вставит — «А всё-таки, Анкара менее культурна». Родившийся в 1952 году Нобелевский лауреат писатель Орхан Памук пишет, что в то время «роль Стамбула в мире была наименее значительной за все две тысячи лет его существования, он переживал свои самые печальные дни слабости, нищеты, заброшенности и изоляции. Воспоминания о былом величии, бедность и заполонившие город развалины, навевающие тоску, — вот с чем всю жизнь ассоциировался у меня Стамбул. И всю свою жизнь я пытался побороть эту тоску или же, как все стамбульцы, наконец, сжиться с ней». Потому писатель до сих пор предпочитает видеть Стамбул своего детства в чёрно-белых тонах, как на старых фотографиях. Он за то любит «поэтическую темноту зимних вечеров, опускающуюся, не боясь тусклых фонарей, на безлюдные окраины, что она укрывает нас от западных глаз, скрадывает бедность нашего города, которой мы стыдимся». Писатель называет ещё две причины, укреплявшие его чёрно-белое восприятие города. Все путешественники, приезжавшие в Стамбул, непременно отмечали в своих записках бродящие по улицам стаи собак. Шли годы, даже века, а эти стаи, несмотря на всю европеизацию, продолжали бегать. Вторая причина заключалась в том, что жители Стамбула тех победных красочных времён не оставили потомкам столь же красочных изображений города, потому что «в Османской империи не существовало изобразительного искусства, которое мы сегодня могли бы с лёгкостью воспринимать». Зато многие западные художники успели запечатлеть старый Стамбул. Памуку больше всего нравятся картины Антуана-Игнаса Меллинга (1763-1831), который не только писал чудесные картины, но и поучаствовал в озеленении города. По просьбе сестры султана Селима III Хатидже-султан рядом с её дворцом он разбил сад в европейском стиле, представлявший собой лабиринт из роз, акаций и сирени, а потом построил там павильон.
Так что путешественники во все времена видели не одних только собак. Правда в том, что Стамбул — «Песня Песней, чудо чудес, столица земли». Здесь орёл Зевса уронил сердце жертвенного быка, «здесь пала тень птицы Хумаюн». Это место знатное, на раздорожье, перекрещении караванных и водных путей и миллионы людей посещают его. Десяток раз и я был. Гости видят многое, но запоминают, прежде всего, экзотическое и живописное. Красоту со стороны увидеть проще. Картина Стамбула, писал Теофиль Готье — «так странно-красива, что кажется нереальной». Перебрав чужие и свои воспоминания, скажу, что Город (так называли его греки) видится так — на зелёных холмах великие мечети и всё над водой. Все пишут о минаретах, куполах, Айа-Софии, мечетях Бейазыт, Сулейманиё, Ахмедиё, облаках, водах Золотого Рога, кипарисовых рощах Сарайбурну, голубизне неба. Вот Нобелевский лауреат Иван Бунин в 1907 году подробно описал «неуклюжую громаду» Айа-Софии, отметил «древне-приземистый, первобытно-простой, огромный и единственный на земле по лёгкости полушар-купол». Глубокое разочарование от первого взгляда на Софию, на эту громоздкую нескладную, пузатую постройку, обременённую многочисленными поздними пристройками, испытал не только Бунин, но едва ли не все туристы. А попадая внутрь, как и он, дивятся и восхищаются размерами, великолепием и гармонией. Некоторым, тем не менее, чего-то не хватало. Корбюзье, например, хотел, «чтобы Стамбул был белый, как мел, чтобы свет был кричащим, чтобы купола ещё больше подчёркивали нагромождение молочно-белых кубов, чтобы устремлялись вверх минареты, и чтобы небо было голубым. В белом свете мне хочется видеть совершенно белый город, оттеняемый лишь зелёными кипарисами. И чтобы голубизна моря соответствовала голубизне неба». Впрочем, были такие, кому в Стамбуле категорически не нравилось всё. Например, Иосиф Бродский, тоже отмеченный «Нобелем», попал туда в 1983 году лишь потому, что дал себе слово «по отъезде из родного города навсегда, объехать обитаемый мир по широте и по долготе (т. е. по Пулковскому меридиану), на которых он расположен». Со Стамбулом не всё благополучно, ибо он расположен «на пару градусов к Западу от названного меридиана». К тому же, «улицы в этом городе кривы, грязны, мощены булыжником и завалены отбросами, в которых постоянно роются голодные местные кошки», «всё в нём — очень сильно отдает Астраханью и Самаркандом», это «бред и ужас Востока», «пыльная катастрофа Азии». Зелень только на знамени Пророка. Здесь ничего не растет, опричь усов». Поэт прямо говорит о диких нравах, царивших в здешней империи, о бесконечных войнах, ведшихся во имя её расширения или в отместку, или просто так, о бесчисленных правителях, вырезавших друг друга, своих предшественников, соперников, братьев, родителей, потомство. Правду сказать, то же самое рассказывал Деде Коркут — о том как «друг сражался с другом, родич с родичем, брат с братом, отец с сыном». Причём, «праотец народа и мудрый прорицатель» Коркут так и не понял «Откуда грянула на головы племени огузского кровавая беда». И ещё. Как это ни дико звучит, но закон братоубийства Мехмеда Фатиха в каком-то смысле был меньшим из зол, благодаря ему, убивали одного или нескольких, часто ни в чём неповинных людей, но удавалось избежать междоусобных войн за наследство, сохранять целостность страны. Ведь такие войны погубили в своё время Русь. Если мечети Самарканда, Бухары, Хивы для Бродского — «перлы мусульманской архитектуры», «шедевры масштаба и колорита», то мечети Стамбула— «застывшие каменные жабы», минареты — «установки земля-воздух», ибо это «ислам торжествующий», а нет большего противоречия, чем торжествующая церковь, — и нет большей безвкусицы». Нейтрально поведал поэт, что по-турецки «бардак», значит «стакан», «дурак» — «остановка», а «бир бардак чай» — «один стакан чаю». Между делом о «бардаке». Однажды я странствовал по Турции вместе с сотрудником редакции «Вокруг света», где мы вместе работали, прекрасным знатоком Востока, в том числе и турецкого языка. Учил его турецкому профессор-азербайджанец. По-азербайджански слово армуд означает — и «чайный стакан» и «груша», потому что он по форме её напоминает. В чайхане в Мире Ликийской, родине святого Николая Чудотворца, мой друг заказывает два армуда чая, но чаедар слышит: «Нам две груши чая», потому что у них «армут» это только «груша», а стакан это «бардак». Когда всё выяснили, долго смеялись и выпили много «груш» чая. Возвращаясь к Бродскому, надо сказать, что он заметил-таки, что чай у них «замечательный», и похвалил как «лучшее» — «стены Константина и бирюзу Босфора».
Похожий на полноводную реку длиной около 30 км и шириной в самом узком месте всего 550 метров, живописный «коровий брод», он же Босфор — душа Стамбула. Город смотрит на него, отражается в нём. На его берегах, среди кипарисов, сосен, багряников, чинар и грецких орехов, стоят дворцы и богатые дачи. Совсем рядом Мраморное море с Принцевыми островами — любимым местом отдыха горожан, не так далеко и Чёрное. Море тут так близко, что Милорад Павич в «Хазарском словаре» рассказывает, что когда «в последний царьградский вечер» его герой собрал друзей «в своём большом зале с видом на три моря», «дул ветер: зелёный с Чёрного моря, голубой, прозрачный — с Эгейского, сухой и горький — с Ионического». Надо иметь бездну фантазии, чтобы различить эти ветра, ведь даже Чёрное, ближайшее из трёх морей, находится от Стамбула на расстоянии более 30 км, а Ионическое вообще за тысячу миль. Впрочем, стамбульцы подтверждают, что летом они ощущают доносящуюся с Чёрного моря «пахнущую йодом прохладу».
Свои люди лучше чем гости замечают изъяны. «Наши конные долмуши были созданы в подражание французским омнибусам, — писал один их стамбульских журналистов в 1894 году, — да только дороги у нас такие скверные, что от Бейазыта до Эдирнекалы они прыгают, словно куропатки, с камня на камень». Что-то нам это очень близко. А вот каким в 1968 году другой автор увидел залив Золотой Рог: «мы погубили его. Он превратился в грязный пруд, окруженный фабриками, мастерскими и скотобойнями, засоренный обломками судов и загаженный отходами, нечистотами и мазутом». Скажу, что уже в 90-е годы, когда я часто там гастролировал, Золотой Рог не производил столь жуткого впечатления. Особенно задело меня показание ещё одного журналиста, сделанное им в 1949 году. «С хаосом на дорогах мы сможем покончить, только если перестанем вести себя на улицах и площадях, как нам вздумается, и будем следовать правилам дорожного движения, как это делается на Западе. Другой вопрос, сколько найдется во всем Стамбуле человек, имеющих представление о том, что такое правила дорожного движения…» Точно такую картину я наблюдал в 80-е годы в Кабуле. Нелады с правилами и у нас. Но перемены к лучшему возможны. Не ручаюсь за Кабул, но… В 90-е годы, мотаясь пешим ходом по старому Стамбулу, где ни одна улица не пересекает другую под прямым углом и нельзя угадать, где они пересекутся, то вольно, то нечаянно нарушая правила перехода улицы, я поражался тому, что водители спокойно останавливались, давая нарушителю пройти, не выскакивали, как наши, с монтировкой и матюгами, хотя в душе, возможно, у них иногда кипело. Всякий раз я думал: «говорят, турки — образец отсталости, а когда же мы их догоним?» Прошло ещё два десятка лет и теперь меня бесконечно удивляют уже многие наши водители, которые останавливаются и безропотно пропускают двуногих. И последнее, тоже очень похожее на наше. В 1997 году ещё один небезразличный автор возмутился: «Этим летом люди, словно с ума посходили — каждый вечер по всему Стамбулу грохотали развесёлые фейерверки. Выяснив, сколько денег ушло на это пустое развлечение, я задумался: что, если бы все эти средства были потрачены на образование детей из бедных семей нашего десятимиллионного города — ведь всем было бы лучше, даже людям, веселящимся на этих свадьбах. Разве я не прав?»
Турки могут грустить (обратите внимание, как печальны их песни), могут быть самокритичными, но они много шутят, смеются. Ведь Турция, как они говорят, — родина Ходжи Насреддина. Он родился в деревне Хорту в 1206 году, а умер в 1284 году в городе Акшехире. Всё это, как полагается, подтверждают, установленные там памятники. Известный писатель Азиз Несин (1915-1995) считал Насреддина своим духовным предшественником. Он сообщает читателям, что в 1934 году, когда был принят закон о введении фамилий (до этого у турок были только имена), то самые большие скряги выбрали себе фамилию «Щедрый», а самые трусы стали зваться «Отважными». Мне же, пишет он, —«не досталось красивой фамилии, которой я мог бы кичиться, и я взял себе фамилию «Несин» («Что есть ты»), чтобы всякий раз, когда люди будут ко мне обращаться, я «стану задумываться над тем, что я и кто я». В другом рассказе Несина меня заинтересовало, как граждане ТР, сотрудники учреждения отреагировали на появившиеся во дворе, где росли лишь чертополох и крапива, таблички «Рвать цветы запрещается». «Некоторые говорили, что он (директор) собирается разбить здесь красивый парк. «Вы что, не знаете наш народ, — добавляли другие. — С нами иначе нельзя. Разобьют цветники — мы все цветы оборвём». Так и у нас поступали, а когда в Москве раскинулось море цветов, то и рвать перестали. В 90-е в Стамбуле цветов было немало, но и вытоптанных, неухоженных парков тоже.
Смешной рассказ Несина, в котором руководитель иностранной делегации, покидающей Турцию, на вопрос «Что ему больше всего понравилось в стране?» отвечает — «огуречный салат с простоквашей, яичница с копчёным мясом и, конечно же, маринованные огурцы». Оказалось также, что некоторые турецкие люди склонны к лёгким заработкам. Так, в одной деревне, рядом с которой археологи из Европы затеяли масштабные раскопки, крестьяне, сеявшие «ранее помаленьку», с приходом гяуров, вконец обленились, оставили свои дела и роются в этих ямах да сбывают всё, что там найдут. И ещё один недостаток. Все турецкие мужчины, как свидетельствует один из героев Орхана Памука, «стряхивают пепел сигареты в окно, тушат её о карниз и бросают на улицу». Правда, другие его герои с удовольствием, пили чай, заваривая липовый цвет. Совсем, как и мы любим. И вообще, следует признать, что турецкие люди, как и иностранцы, замечают красивое, например, полыхающее розовым цветом иудино дерево, «изумрудную лужайку с зелёно-шелковистой травкой», «прекрасные розы всех цветов и оттенков», «беседку, всю оплетённую вьюнком».
Об отношении к природе. Многие османы, в том числе занимавшие высокие должности, да и сами султаны, несмотря на походы, работы и заботы, оказывается, могли оценить красоты Босфора, любили гулять в садах, наполненных воспоминаниями, им нравились истории и переливы цветов, распускавшихся в их памяти. Больше того, они находили также возможность выезжать на природу, умели находить её красоты, оценить её прелести, в том числе и малознакомые нам, например, отправиться «в тёмный лес слушать птичье пение» или «наблюдать за лягушками» во время лодочных прогулок. Об этом пишет Орхан Памук в романе «Белая крепость», посвящённом событиям XVII века. А вот один из его современных героев заметил и сожалеет, что аисты, летящие то на юг, то на север, летят теперь гораздо выше, чем прежде, ибо не хотят видеть «ничтожность страны, над которой они пролетают».
Турки, как правило, легко и умело перенимают чужое. Но не всегда и не всё. Новый год, например, является светским праздником, а с 1981 года выходным днём, но ёлку наряжать не рекомендуется. У исламистов она вызывает резкое неприятие, однажды в 80-е годы на площади Таксим , где стояла наряженная ёлка, они взорвали бомбу. Глухая провинция безучастна к этому событию и в новогоднюю ночь крепко спит, но и в городах многие смотрят на ёлку косо. Когда маленький стамбулец захотел нарядить ёлку, его весьма европеизированная бабушка ответила ему: «У нас не так много лесов и зелени, чтобы ёлки рубить! Деревья нужно беречь!» (Орхан Памук. Музей невинности). Рассказывают, что в конце XIX века чудесные «как живые» манекены, изготовленные для Морского музея в Стамбуле, вызвали приступ гнева у высшего духовного лица, усмотревшего в этом попытку состязаться с самим Аллахом, были запрещены. Единственными манекенами в Турции остались «вошедшие в фольклор огородные пугала, пахнущие деревней и навозом». Прошло время и всяческие манекены оккупировали витрины турецких магазинов, а один из героев романа Памука «Чёрная книга» вещает о том, «на какую высоту поднялась Турция в этом виде производства. Мы не только полностью обеспечиваем страну руками, ногами и бёдрами…» Правда, порою подражательство западным веяниям, особенно в архитектуре, культуре и моде, принимает такие масштабы, что и прогрессивные турки мечтают о времени, когда «наш человек будет счастлив и, не подражая другим!»
Если бы меня спросили, что больше всего запомнилось в Стамбуле, так это вид на город с обзорной площадки на Галатской башне, София изнутри, мечеть Сулейманиё, бублик с кунжутной обсыпкой, который называется симит, засахаренная тыква, посыпанная грецким орехом, калёный нут — «губы в губы» (леблеби). Тот самый горох, который так любил Ататюрк, что, по мнению некоторых ретроградов, и обернулось для страны бедствием — вестернизацией. Для таких и «пить кофе — грех», к тому же он «усыпляет разум, портит желудок». Скажу, что мои ожидания от кофе, согласно турецкой поговорке — «чёрного как ад, сильного как смерть, сладкого как любовь», были явно завышенными. Но всякий раз пил его с интересом и удовольствием. А ещё мне запомнился безобидный, как пиво, но без хмеля, напиток из проса, который называется по-нашему — буза (боза). А по большому счёту, больше всего меня удивили люди, так похожие на наших. В лучших из них так гармонично сочетаются Восток и Запад.
Турецкие ландшафты, сады и садоводство
Флора Турции исключительно богата — около 9300 видов растений, во всей Европе 11500. Благодаря горному и сильно фрагментированному рельефу треть турецких видов — эндемики. Здесь, например, находится 232 (из 360 в мире) вида коровяков. В давние времена вся территория страны была в лесах. Сейчас богатые лесные массивы имеются на Черноморском побережье, особенно на востоке в зоне влажных субтропиков, где доминируют каштан, граб, чёрная ольха, ель с подлеском из рододендрона, лавра, остролиста, мирта, орешника, а также лиан — плюща, дикого винограда, клематиса. На побережье Эгейского и Средиземного моря преобладает вечнозелёная растительность — мирт, дикие оливы, лавр, кустарниковый дуб, устойчивая к засухам сосна, жёстколистные деревья, особенно характерен тис. В горах Тавра, среди сосны, ели, дуба, клёна, можжевельника, изредка можно встретить ливанский кедр. На востоке в горах есть открытые редколесья, но в основном — альпийские луга. В Анатолии степи с ковылями, полынями, верблюжьей колючкой. Отсюда происходят некоторые виды пшеницы, ячменя, овса, льна, гороха, а также диких оливок, черешни, сливы, алычи. В Турции очень много кипарисов, но ещё больше пирамидальных тополей, растущих одиноко, а чаще аллеями. Сёла в степной Анатолии издалека угадываются по группам тополей.
В парках и на улицах городов обычны — кипарис, каштан, липа, грецкий орех, гранатовые деревья, деревья лавра, которые издают приятный запах даже зимой. Одно из самых повсеместных растений — олеандр.
Олеандр
Много цветов, среди них множество ярких, даже крикливых расцветок, порою очень ароматных. Часто встречаются известные нам растения, но столь же много и незнакомых, из разных краёв планеты, благо климат позволяет легко решать вопросы интродукции. О том, что ятрышник растёт в Турции, можно узнать, не только открыв книгу о флоре страны, достаточно зимой заглянуть в кафе и угоститься горячим салепом — настойкой той самой горной орхидеи. Там же, попробовав фруктовую водку ракы, можно кое-что узнать и о произрастании аниса.
Большое негативное воздействие на природу оказала деятельность человека. Исчезли первичные ландшафты. Тамерлан в 1402 году перед битвой с султаном Баязидом I под Анкарой укрывал под деревьями своих слонов. Битву Тимур выиграл, пленил Баязида, да так и не выпустил его. Так вот, тех густых лесов давно нет и в помине, вокруг голые дикие склоны, где трудно спрятать даже козу. Надо сказать, что в Турции уже немало сделано для защиты почвы от эрозии, чтобы покрыть страну лесами, хотя дело это весьма дорогостоящее. Под Анкарой, например, создано водохранилище, окрестности засажены лесом, создан лесопарк имени Ататюрка. Ещё при Ататюрке на плодородных землях основали образцовую ферму, она теперь вся в зелени. В самой Анкаре создано множество парков — Сад турецкого парламента, Генчлик, Сегменлер. Кстати, нет, пожалуй, города без парка имени Ататюрка.
Трудно представить себе место, более удачное, чем то, на котором основан Стамбул. Здесь всё было в лесах, множество рек, ручьёв. «Парки, принадлежащие султану, — писал Ожье Бусбек, в 1556-1563 гг посол императора Священной Римской империи Фердинанда I в Турции, учёный-энциклопедист, автор книги «Турецкие письма», — находятся в столь изумительных местах, что поневоле думаешь, что в этих парках расхаживают райские девы». В Стамбуле, как заметил Корбюзье, «строят дома, сажают деревья и, где остаётся место, хоронят умерших», поэтому садов и зелени много. Иван Бунин, например, писал о заросших травою запущенных садах Старого Сераля (Топкапы), о «бальзамически благоухающих кипарисах и «алеющем искривлённом иудином дереве», о «древнем дуплистом платане янычар», который стоял у тысячелетнего храма святой Ирины, «давно обветшалой и обращённой в склады старого оружия». Это под ним янычары, демонстрируя неповиновение, переворачивали свои котлы. До наших времён дошёл только пень того платана. Возможно, самый крупный платан с диаметром ствола 10 метров растёт в бывшей столице Бурсе, ему 600 лет. Знаменита и чинара Эмиргана в стамбульском парке на берегу Босфора. Кипарисы, кедры, сосны, вязы, липы мы уже называли.
Сейчас в Стамбуле 123 парка. Самые известные из них — Гюльхане, Гёзтепе (имени 60-летия), (в нём 50 тысяч роз, несколько миллиона тюльпанов), Сивас, Таксим-Гези, Эмирган, Мачка, где не только растения, но и живут сотни кошек, Михрабат, Йилдиз, Санаткалар (ремесленников), Улус, дендрарий имени Ататюрка, рядом с Белградским лесом, рощи Михрабат и Фетхи Паши, Сад трав Зейтинбурну, Ботанический сад, японский сад Балталимани. Помимо стамбульского, японские сады есть в Конье «Киото Япон», в Кыршехир (якобы, крупнейший за пределами Японии).
В дендрарии им. Ататюрка. Стамбул
В 30-е годы в Стамбуле и других городах при помощи советских специалистов были созданы парки культуры, которые и сегодня так и называются — «кюльтурпарк». Один из них — в самом, видимо, зелёном городе Бурсе. Там ещё ботанический парк, несколько парков у гробниц первых султанов, а весь город утопает в зелени, отсюда его прозвище «Ешиль (Зелёная) Бурса». Помогали мы создавать и ботанические сады (Стамбул, Анкара). В стране есть несколько национальных и природных парков в Памуккале, Трабзоне. Известны также, Апельсиновый сад Бельдиби, Гранатовый сад в Анталье, дендрарий Караджа, сады Карака Арборетум и Бездонное озеро в Ялова. В Конье есть Сад тропических бабочек, где произрастает более 20 тысяч видов тропических растений, обитает 6000 бабочек 15 видов.
Сельское хозяйство Турции. Под него может быть использовано почти 60% территории. Используется 26,3 млн. га. В нём занято 6 млн. человек, оно даёт доход более 60 млрд. дол. — растениеводство — 58%, животноводство — 30%.
Турция — крупный экспортёр овощей, фруктов, винограда, табака (сорта «самсун», «трабзон»), хлопка, опия, кунжута, арахиса, сои. Выращивает много арбузов и дынь. Огородные грядки бесконечные и пышные, овощей выращивается и потребляется очень много. Это важная статья доходов государства. Как ни странно, но чаще всего огороды здесь закрыты плёнкой. Если мы с её помощью пытаемся добавить растениям недостающего тепла, то турки вынуждены прикрывать свои растения от излишнего солнца.
Садоводство. Турция — самый крупный поставщик абрикосов (особые из Малатьи), персиков (лучшие из Бурсы), гранат (из Урфы и Мардина). Фундук там часто растёт деревом высотой в 15-20 метров, в основном в Черноморском регионе — Орду, Самсун и Гересун. Фисташки особенно хороши в Антепе и Урфе. Прекрасны вишни — деревья вырастают до 12 метров высотой, живут 60-70 лет. Из Анатолии родом известный наш сорт Анадольская (от Анадолу, т. е. Анатолия или Малая Азия).
Анадольская, сорт вишни родом из Турции
Инжир
Инжир выращивают в нескольких регионах, но вкуснейший — из Айдына. Малина чаще из горных районов. Много ежевики, которая созревает в сентябре, когда плоды её становятся чёрными. Груши предпочитают из Анкары. Большое распространение имеет дикая груша, во-первых, как подвой для культурных сортов, во-вторых, очень широко в пищу в стадии полной зрелости. Нечто подобное было прежде на Украине. В каждом саду непременно было одно-два дерева дикой груши, плоды которых в состоянии полной зрелости сушили, квасили, а ещё месяц-другой употребляли свежими. Грушевые деревья вырастают высотой 15-20 метров, имеют мощный ствол. Их древесина, очень крепкая и красивая, использовалась для изготовления мебели. Школьные уроки автор готовил, сидя за огромным грушевым столом.
Лимон растёт по всей Турции, лучшие апельсины из Мерсины и Хатая, самые дорогие мандарины из Бодрума. Климат Турции субтропический, но и здесь есть районы, где неплохо растут финиковые пальмы и нежные бананы, а город Анамур известен, как банановая столица. Повсеместно выращивается земляника, особенно славится ею город Силифке (почти как сливки). Производится масло из казанлыкской розы. С 30- годов, по примеру Грузии начали выращивать чай, который одно время едва не вытеснил из кофеен кофе, который в Турции не растёт. Но это было бы не по-турецки.
Хоть Турция и южная страна, но понятие сезонных овощей и фруктов в ней тоже существует. Это у Гомера, в упоминавшемся уже саду Алкиноя, Одиссей «в изумленьи великом» наблюдал, что «будь то зима или лето, всегда там плоды на деревьях; нету им порчи и нету конца… груша за грушей там зреет, за яблоком — яблоко, смоква за смоквой, за гроздьями вслед поспевают другие». На самом деле сезон земляники, например, начинается уже в конце марта, а в конце мая, к лету поспевают черешни, персики, абрикосы. В апреле из свежих фруктов и ягод будут апельсины, мушмула, земляника, шелковица.
Мушмула
Шелковица
В августе 2018 года в Стамбуле прошёл 30-й Международный конгресс садоводства «Мост мира — через сады и садоводство». Участвовало 1800 делегатов из 90 стран. В программе помимо лекций, докладов, симпозиумов и семинаров, был тур в Каппадокию, а также выставка фотографии «Сады и цветы Стамбула». Предыдущий конгресс проходил в Брисбене в Австралии в 2014 году, следующий состоится в 2022 году в Анже (Франция).
Международный конгресс по садоводству. Стамбул.
Три турецких тюльпаномании
Первая случилась при Сулеймане Великолепном в 1500-е годы. Турки, как оказалось, были не только жестокими завоевателями, которых европейцам с большим трудом удалось остановить аж под Веной, но и страстными почитателями красоты. Характеризуя миниатюры времени шаха Тахмаспа, во множестве представленные в коллекциях султанов, в том же Топкапы, например, Орхан Памук отмечает, что лучшие работы «соединили персидский стиль с туркменской чувствительностью».
Особенно популярными стали тюльпаны — лале. Говорят, что любовь к ним в своё время турки переняли у персов, которые, как Хафиз, считали, что с «девственной прелестью» дюльбаша (тюрбана) «не может сравниться даже сама роза». Не обошлось, конечно, без воздействия высокой и древней культуры Ирана. Кочевые и воинственные сельджуки принесли из Ирана и Средней Азии в Малую и сами тюльпаны, и память о них. Природные виды тюльпанов встречаются во многих регионах Азии, Средиземноморья. Они разной степени декоративности. Постоянно происходил обмен ими. В Конье ещё с XII века, со времён появления там сельджуков, встречаются росписи в виде цветка тюльпана. О нём говорит суфийский поэт Джалаладин Руми (1207-1273): «тюльпан пылает — капля солнца в нём!». Не только Молниеносный Баязид (1354-1403), выступал на Косовскую войну в рубахе с вышитыми на ней тюльпанами, не только Сулейман затевал «Сад тюльпанов» для себя и своего гарема. И их воины, вчерашние кочевники из Средней Азии, оседая в Малой, доставали из своих походных мешков луковицы тюльпанов и втыкали их в завоёванную землю, украшали этими лале своё оружие, доспехи, одежду, сбрую коней. Первые сведения о том, что тюльпан стал «культурным», относятся ко времени обустройства Мехмедом Фатихом Константинополя. Он становится символом династии Османов. При Сулеймане началась его селекция. Был выведен сорт тюльпана с алыми заострёнными лепестками, именно его форма была признана классической. Чем выше и тоньше лепестки, тем красивей. Их сравнивали с остриями сабель, изгибом женских бровей или завитками арабских букв. Судя по керамике Изника, тюльпаны Турции того времени имели пышные цветки лилиецветного типа. Это уже не природные формы, а сложные гибриды. Самые распространённые сорта — «тюльпан из Кафы» и «тюльпан из Кавалы». Всего же, как пишут, в то время было выведено около 300 сортов. Цветоводство при Селиме II приобрело невиданный размах. Сам он выписывает из Кафы 300 тысяч луковиц. Издаёт особый указ, ограничивающий рост цен на них. В отделке мечети с одним минаретом Рустем-паша великого архитектора Синана находим, что тюльпанный мотив повторяется 41 раз. В Музее тюльпанов, что рядом с парком Эмирган, убедитесь, что увлечение тюльпанами в Турции в те давние времена было столь бурным, что выплеснулось за пределы страны в Европу.
Все знают, что открыл тюльпан, как и сирень, и каштан конский, Бусбек. Путешествуя по стране, он часто встречал цветы, которые турки называли «тулипами», обратил внимание, как тщательно они ухаживают за ними, что «при всей их расчётливости им ничего не стоит уплатить большие деньги за особенно красивый цветок». В ботаническом саду Вены тюльпанами занялся ботаник Карл Клузиус (1526-1609), который явился с ними в 1593 году в Лейден в Голландии, жители которой сразу восприняли их, и в своём увлечении оказались наиболее последовательными. На самом деле был и Бусбек, и Клаузиус занимался тюльпанами в Вене и Лейдене и его коллекция, действительно послужила основой голландского фонда сортов. Но проникновение тюльпанов в Европу одновременно шло разными путями — и через Португалию, и через Германию. Первое европейское изображение тюльпана было сделано Конрадом Геснером в Аугсбурге в 1561 году. Это был тюльпан Шренка, семена которого поступили из Стамбула или Каппадокии. 
Аугсбургский тюльпан Геснера.
Вторая. Эпоха тюльпанов (Лале деври). Не удивительно, что так названо счастливое время в начале XVIII века, начавшееся в 1718 году заключением мира с Австрией и Венецией, когда правил Ахмед III и Османская империя в экономике, науке и культуре стала приобщаться к достижениям Европы. Впервые были открыты бумажная фабрика, типография, керамические мастерские. В Стамбуле развернулось строительство дворцов, развивалось садово-парковое искусство, в пригороде по образцу Версаля построена резиденция султана Саадабад. Османский стиль в архитектуре претерпел серьёзные изменения под воздействием барокко. Яркий образец синтеза этих стилей является фонтан Ахмеда III «Золотой тюльпан», установленный перед дворцом Топкапы. По европейскому образцу вошли в моду загородные прогулки, катание на лодках, праздники цветов.
Теперь луковицы тюльпанов привозили уже из Голландии, которая за полтора века преуспела в работе с ними. И в Турции тоже занялись не только выращиванием, но селекцией тюльпанов. На этом поприще прославился адмирал Мустафа-паша — зять великого визиря (главы правительства) Ибрагим-паши Невшехирли, идейного вдохновителя Эпохи тюльпанов. Адмирал вывел 44 новых сорта, а всего, якобы, тогда успели создать свыше тысячи сортов. Конечно, это явное преувеличение, автор которого хотел лишь воздать должное великой Эпохе. Османский художник Абдулджелил Левни запечатлел тюльпаны Эпохи в своих миниатюрах, а поэт Ахмед Недим — в своих стихах. «Пора, мой тонкий кипарис, поедем в Саадабад!», — обращался Надим к любимой.
Тюльпан от Левни
Прекрасное, однако, требовало больших денег, потому росли налоги и цены. А вскоре потребовало и жертв. В 1730 году началась война с Персией, недовольный народ восстал. Ахмед III был низложен, визирь убит, введённые ими налоги отменены. Прекрасной Эпохе тюльпанов пришёл конец.
Третья. «Лучшие тюльпаны растут в Стамбуле». Знающему, но стороннему человеку, имеющему представление о тюльпанах Голландии, где имеется более 3500 сортов, суждение, высказанное в 2005 году администрацией бывшей столицы Турции, покажется слишком категоричным и не соответствующим действительности. С уверенностью можно сказать, что в Турции сегодня нет того разнообразия сортов тюльпанов, которым располагает Голландия, нет таких тюльпанных полей, как там, на северо-западе Европы. Но есть большое желание возродить былую славу, громко напомнить всем, откуда есть и пошли по миру эти самые дивные цветы. Нынешнее возрождение традиции разведения тюльпанов началось в 60- годы в парке Эмирган с небольшой делянки. Теперь в Стамбуле ежегодно в апреле месяце проводится Фестиваль тюльпанов, высаживаются буквально миллионы цветов. Этой осенью в одном только парке Султанахмет высажено 563 тысячи луковиц, в Гюльхане — 930 тысяч, а в парке Эмирган — эпицентре праздника — около трёх миллионов, более чем 90 сортов. Что касается названных цифр, то они из области турецкой статистики. Никто не поручится за их точность. Но ясно одно — тюльпанов бесконечно много и будет ещё больше, ведь турки хотят вернуть себе мировое тюльпанное первенство. А это очень непросто — только на одной, правда, крупнейшей в Нидерландах бирже цветов в Алсмейре ежегодно продают более 250 млн. луковиц тюльпанов.
Не тюльпанами одними увлекается Турция. Цветов там невероятное количество. И прочих растений. И людей 80 миллионов. И историй премного томов. Тех, кто смог всё прочитать и дойти до точки, ждёт красивая, интересная страна на площади 783,5 кв. км. И встречи с трудолюбивыми, храбрыми, вежливыми, гостеприимными, очень похожими на нас людьми.
