Токтогул Сатылганов изображён на купюрах национального Банка Киргизии
«Манас» — самый объёмный эпос в мире, состоит из трёх частей — «Манас», «Семетей», «Сейтек», рассказывающий соответственно о трёх поколениях героев. Классическая версия Саякбая Каралаева (1911-1971) насчитывает около 500 тысяч строк. Это в два раза больше «Махабхараты», в пять раз — «Шахнамэ», в двадцать — «Илиады» и «Одиссеи». Манас — батыр, одержавший поочерёдно победы над войсками алтайских калмаков, затем уйгуров, китайцев и афганцев.
Самое великое свершение — захват Пекина и полугодовое управление Китаем. Объединившиеся вокруг Манаса 40 киргизских племён вновь занимают свои земли на Тянь-Шане — «родной Туркестан, святые горы Ала-Тоо, долины, реки и джайлоо, зеркальный Иссык-Куль («его, как рай, кыргызам подарил Аллах»). О том, что у «дикокаменных» киргизов, кочующих по предгорьям Тянь-Шаня, есть великий эпос, миру поведали Чокан Валиханов и Василий Радлов ещё полтора века назад, но до наших народных масс батыр Манас всё ещё толком не доехал, ибо, как считает писатель Мар Байджиев, очень объёмный текст «Манаса» «переводить стихами неподъёмно, а в прозаическом переложении он теряет половину своих художественных достоинств». В веках земля меняется, высыхают озёра и моря, меняют своё русло реки, за родом обновляется род, а «сказанье древней старины» не могут стереть с лица земли «ни зной, ни ветер, ни кровавые года».
Когда китайцы разорили «кыргызский благодатный край», киргизы ушли на север, в Сибирь. Явились они туда не просто беженцами, но носителями земледельческой культуры. Вождь Акбалта призвал соотечественников не скот калмыкам пасти, а взять лопаты, кетмени и вырастить на Алтае зерно, тогда «узнают люди здесь о том, как злак идёт на хлеб и корм. И будем мы свой урожай на скот и золото менять». Никто не стал возражать и «все кыргызы в сорок юрт взялись за благородный труд. И вывернув пласты земли лопатой, кетменём, сохой, зерно посеяли весной. А летом каждый колосок водой поили ключевой. И осенью алтайский край им дал богатый урожай. Познав вкус хлеба из зерна и хмель напитка из пшена, калмыки, горные манжу кыргызов стали умолять пшеницы горсть и горсть пшена на жеребёнка поменять, краюху хлеба, жбан бозо за слиток золота отдать». К допущенным в повествовании явным преувеличениям отнесёмся с пониманием, а вот бозо (буза), напиток из пшена, а также кумыс, напиток из кобыльего молока, который уже тогда «плескался в чаначах», можем попробовать и сегодня.
Разбив врагов, киргизы во главе с Манасом вернулись в «обетованный отчий край» Ала-Тоо, где «на склонах ласковый ковыль, внизу цветы, сады, трава — зелёный шёлковый ковёр, бьют ключевые родники». Ещё более красочной в «Манасе» представлена природа Китая, «где ароматные цветы благоухают на лугах, сады фруктовые цветут и чай кустится на полях». Однако свою родину нельзя «заменить землёй другою», свой край, «где стелется ковром ковыль, где запах трав родных пьянит», дороже. Природные мотивы в эпосе звучат постоянно. Главные герои перед походами клянутся быть верными народу, а тех, кто нарушит клятву, «пусть накажет чистое небо, пусть накажет его земля, покрытая растительностью». Сам Манас, покинув ханский трон, занялся земледелием и «трудом своим обрёл лихого, доброго коня» Ак-Кулу. Впрочем, мудрый старец Бакай, воздав Манасу хвалу и честь, заявляет ему, что он всё-таки «не пахарь, а боец».
Автор фото: SiGarb, wikipedia.org
Эпос создал народ — тысячи манасчи вносили в текст новое и миллионы слушателей, трепетно и взыскательно относившихся к каждому выступлению. А вот оперное искусство, несмотря на всё внимание к нему свыше — построен театр, создана хорошая труппа, написаны и поставлены два десятка национальных опер и балетов, особого интереса у масс, судя по всему, не вызывало. Слушал «Фауст» с могучим басом Булатом Минжилкиевым в главной роли, а исполнителей на сцене временами больше, чем зрителей в огромном зале театра. Было неловко и обидно за артистов.
В первую поездку в марте 1979 года мой давний друг решил показать родной аил. Приехали в погожий, весенний день, можно сказать праздничный — выборы в Верховный Совет СССР. Его отец и братья пригласили за дастархан. Уселись мы на огромном ковре, угощение было знатным. После чая, кумыса, закусок, лепёшек и мясных блюд подали высший деликатес — кой-бас, варёную баранью голову. Я знал, что по давнему обычаю её подают особо почётному гостю, тот делит её, угощает гостей более низкого ранга, сопровождая раздачу глаз, уха, языка и прочих субпродуктов нравоучительными остротами. Но одно дело знать, другое — достойно проделать эти операции. Я поблагодарил за честь-почёт и, побалагурив, передал-таки право разделки головы хозяину, как самому старшему по возрасту. Дальше всё шло, как заведено. Гостям досталось по глазу. Я не ожидал, что он такой большой, и вид у него, мягко говоря, не аппетитный. Если бы не речи, то сразу сунул его в рот и все дела. А так пришлось долго слушать остроумные байки о преимуществах отличного зрения и пожелания смотреть в оба. Время от времени поглядывал на бараний глаз, и он уже начал вызывать у меня тошноту, так и хотелось сунуть его под ковёр. Но удержался, смог даже проглотить, не нарушив тем самым обычай и не осрамившись перед гостеприимными хозяевами. Признаюсь, что, видимо, благодаря тем пожеланиям и, слава Богу, у меня и сейчас зрение очень даже неплохое.
Поездив тогда по сельской местности, обнаружил много такого, что казалось мне удивительным. Понимал, что киргизские чабаны ведут полукочевой образ жизни — летом в горах по пастбищам, зимой в долине в аиле, но почему нередко оседлые колхозники живут в юртах, даже если рядом стоит новый дом? Казался вопиющим анахронизмом калым — выкуп за девушку размером, например, в 5 тысяч рублей, одного коня, пять овец и пятьдесят бутылок водки. Причём расценки зависели не только от «качества» товара, то есть, достоинств невесты, но и от её статуса — за дочь колхозного бригадира давали 15, а за дочь председателя все 25 тысяч рублей. Немало встречалось деловых женихов, которые выбирая невесту, учитывали ещё и наполненность материнских сундуков коврами, шелками, бархатом, сукном.
Базар — лучшее место для знакомства с городом
Как сейчас ясно вижу, как я в компании с земляком из Киева, соседом по номеру в гостинице, утром в субботу направляюсь на фрунзенский рынок. Сосед Володя, не успели познакомиться, заявил, что даже в самом секретном архиве ты не узнаешь о крае и его людях столько, сколько откроется тебе на базаре. Там сразу стало ясно, что киргизы, недавние кочевники, торговлю знают не очень. Кстати, как и туркмены, которые в Ашхабаде рынок великодушно отдали узбекам, а в Красноводске — азербайджанцам. Так вот, киргизы торговали лишь в мясных рядах, но мяса нам не хотелось. Овощи и фрукты были за узбеками. Подходит Володя к прилавку, здоровается на языке оригинала, берёт на пробу урюк, съедает и начинает расхваливать по-русски. «Откуда вы?», — спрашивает у торговца. Услышав, что тот из Намангана, начинает славить город словами песни: «в Намангане яблоки зреют ароматные», замечательный город! А вы не знаете такого-то, условно говоря, Ходжу Насреддина? Хороший человек этот ваш земляк, а мой знакомый. Торговец пытается вспомнить, ему и признаться вроде неудобно, что такого важного наманганца не знает, он готов расплатиться товаром: берите, берите, угощайтесь. Правду говорил герой айтматовской повести «Ранние журавли»: «Вежливый народ! Узбек не посмотрит, что ты младше годами, — всегда уважит». Володя угощается сам, угощает меня. Наговорившись до отвала с гостями из Ферганской долины, вспомнив всех тамошних знакомых и передав им тучу приветов от Володи из Киева, съев месячную норму свежих и сухих фруктов, мы перебираемся в медовые ряды, чтобы подсластить жизнь. Пчеловоды все из русских и украинцев. Качество киргизского мёда такого же высочайшего уровня, как и тамошние горы.
Пусть не обижаются на меня башкирские пчеловоды и пасечник Рудый Панько, но с тех пор мёд из Киргизии я предпочитаю всем остальным. Давно уже не был там, но несколько раз в году спешу в Москве на ярмарки мёда, чтобы купить свежий, отборный высокогорный. Цветы Киргизии, несмотря на огромные перемены в геополитике, цветут по-прежнему, пчёлы продолжают собирать нектар, а люди, глядя на пчёл, — работать. Характерно, что привозят мёд теперь, как правило, киргизы — люди молодые и знающие. С Володей больше не виделся, но убедился, что сформулированные им выводы работают. Всякий раз, оказавшись в новом месте, действую по его совету, чтобы понять город и его обитателей первым делом спешу на базар.
Сады Бишкека
Моё знакомство с Киргизией началось со столицы, которая именовалась — Фрунзе. Это дореволюционный Пишпек, нынешний Бишкек. Основан в 1878 году как центр Токмакского уезда. Теперь в нём проживает уже миллион жителей. Тогда народу было поменьше, но зелени, было даже больше — везде огромные дубы, тополя, карагачи (вязы), чинары, ели, много кустарников, особенно арчи и биоты, а также цветов — канны величиной с кулак, пышные георгины, львиный зев, чёрные розы. Если верить СМИ (одна из публикаций, например, называется так — «От зелёного Фрунзе к торгашескому Бишкеку»), город превращается в «каменные джунгли», на месте скверов, парков и газонов вырастают высотки и, якобы, на одного жителя приходится всего 6,5 -7, а то и всего 3,5 квадратных метра зелёных насаждений против 60 в советское время. В самом «минеральном» городе Европы Париже, кстати, — всего 5,6 кв. м. Спилены тысячи деревьев, зато установлены пластиковые топиарии. Потому что «они прочные», — объясняет «Бишкекзеленхоз», — корпус их делается из материала, который используется при изготовлении корпусов яхт».
Декоративные фигуры из настоящей зелени сложны в исполнении, а их разрушают и приходится ремонтировать по нескольку раз за сезон. Этот самый Зеленстрой был создан в 1933 году и в своё время сделал для озеленения города очень много. И сейчас в городе высаживают тысячи деревьев и кустарников, создают цветники, но то полить забудут, то денег нет, то воды для полива. «Никто не скажет, сколько же из них принялось, а, между тем, в Израиле отчитываются по факту приживаемости саженцев». Тем не менее в песне Юрия Белякова, славящей «город-сад» Бишкек, поётся, что «лежит он у гор Ала-Тоо, одетый в зелёный наряд, и лучше его нет другого».
Манят прохладой 20 парков, среди которых центральный, запомнившийся мне в своё время неожиданным названием — Дубовый. Заложенный в 1890 году, приехавшим из Петербурга ботаником Алексеем Михайловичем Фетисовым, с 1899 года, когда там был установлен бюст А. С. Пушкина, он носил его имя. Со временем бюст поэта исчез и парк снова стал просто Дубовым. В 2008 году ему дали имя Чингиза Айтматова, а в следующем году в городе был установлен памятник Пушкину, подаренный уральцами. Бывший дендропарк в 1967 году стал Парком с большой буквы и культуры с маленькой, а с 1996 года носит имя Кемаля Ататюрка. Заложенный Фетисовым в 1879-1880 годах Казённый сад представлял собой фруктовый сад и плодово-декоративный питомник. Там выращивались десятки тысяч саженцев, а в школе садоводства при нём — десятки специалистов. В 1916-1918 гг. почти все деревья вымерзли, а в 1920-е годы сад восстановлен, но уже как парк. В 1942 году, после гибели генерала И. В. Панфилова (1893-1941), который летом-осенью 1941 года во Фрунзе и Алма-Ате формировал 316-ю стрелковую дивизию, которая затем защищала Москву, парк носит его имя. Трудами того же Фетисова в 1881 году была заложена Карагачёвая роща.
Алексей Михайлович Фетисов
Источник: foto.kg
Об этом сообщает надпись на гранитной глыбе, установленной на центральной аллее рощи. На её территории сад-дендрарий, дендропарк, Комсомольское и Пионерское озёра, дорожки, цветники и прочие парковые атрибуты. В 1885 году А. М. Фетисов заложил плантацию хмеля. Через 9 лет участок приобрёл городской староста Ж. Ф. Терентьев, расширил его, посадил фруктовый сад и рощу. В 1930-е годы Терентьевский сад преобразован в парк с аллеями. Со временем там появились дворец пионеров, детская библиотека и парку было присвоено имя пионера-героя Кычана Джакыпова. В настоящее время, как сообщает пресса, деревья вырублены, строения обветшали, парк «представляет жалкое зрелище». Недавно обновлён Молодёжный парк. Аллея молодёжи стала парком, местом установки весьма оригинальных объектов, вроде монумента Эл куту» в честь великих людей Кыргызстана, скульптуры снежного барса, инсталляций «Дельфины» и «Очки».
Богатейший ботанический сад имени Э. З. Гареева, открытый в 1938 году, занимает площадь в 124 гектара, в том числе парковая часть занимает 20 гектаров. В нём представлены 2,5 тысячи видов деревьев и кустарников, 3,5 тысячи видов травянистых растений. Самое ценное в саду — уникальная коллекция тяньшаньских видов яблони, груши, алычи, винограда. Интересно, что консультантом архитектора В. Змиевского, автора проекта ботанического сада, выступил чех Иосиф Рацек, большой знаток садово-паркового искусства, оказавшийся в ещё дореволюционном Пишпеке в годы первой мировой войны, как военнопленный. По проектам самого Рацека было проведено озеленение многих улиц и площадей города, разбит Центральный сквер. Своим зелёным нарядом Бишкек во многом обязан также учёному-садоводу Игорю Солдатову, организаторам Горзеленстроя П. Д. Жердеву и М. М. Давыденко. Они знали, что мало просто посадить дерево, а надо его обиходить, сберечь, потому что, «как человека красит одежда, так дерево — листья», а «верблюду плевать, что куст священный». Свой вклад в освоение и орошение земель Чуйской долины, прежде представлявшей собою заболоченную полупустыню, в превращение её в цветущий край внёс инженер-мелиоратор и выдающийся русский писатель Андрей Платонов (1899-1951), который продолжительное время находился в творческой командировке в Киргизии. Он писал, что «после хозяйствования человека не растёт трава там, где она росла до человека», что мы должны не только всемерно использовать природу, но «хранить и чинить её от последствий нашего хозяйствования», а ремонт и починку производить «посредством так называемых мелиораций», планировать свою работу «на века, на годы, а не на дни».
Сокровище Киргизии: Тянь-Шань
Моя первая встреча с природой Киргизии состоялась в 30 км южнее столицы в ущелье Ала-Арча в открытом незадолго до того, в 1976 году, парка с тем же названием в честь густых зарослей туркестанского можжевельника (Juniperus turkestanica) на горных склонах. В зависимости от вида и возраста деревьев или кустарников выглядят заросли по-разному, словно пятнами, вот и получается арча «пёстрой» — Ала-Арча. Чёрные с серебром блестящие шишки сочные, сладкие, съедобные. Растёт медленно, по одному сантиметру в год, зато древесина прочная, при горении даёт температуру до 1000 градусов, горит без копоти. Хвоя и древесина исключительно смолистые и душистые. Потому арча шла на мосты, люльки для младенцев и саркофаги для великих тамерланов. С арчовыми посохами бродили по свету дервиши. А ещё арча беспощадно истребляется любителями шашлыков.
Однако, при всём почтении к арче, мне прежде всего запомнились высоченные стройные тяньшанские ели (Picea schrenkiana). Эти высоченные (до 60 метров ростом, со стволом диаметром до 2-х метров), красивые, стройные деревья, ветви которых покрыты крупной хвоей — настоящие «небоскрёбы», готика, краса и гордость гор Киргизии. Кстати, хвоя живёт до 30 лет, молодая она сочно-зелёная, а старея, становится сизой. В зелёном наряде столицы, особенно поразили тополя, не столько стройностью своей, сколько мощью. Их там любят. Достаточно вспомнить айтматовский «Тополёк», который в красной косынке, и тополя, посаженные «первым учителем». В Ошской области удивили леса, сплошь из грецкого ореха, которые никто не сажал. А ещё много слышал о лунном цветке (айгуль), которого так много в Баткенской области. На самом деле это рябчик Эдуарда, найденный Альбертом Регелем во время труднейших экспедиций в Среднюю Азию и описанный его отцом, великим садоводом Эдуардом Регелем.
Первопроходцы
Как видим, я был всего лишь праздным созерцателем красот и природных богатств Киргизии. Гораздо интереснее поговорить о тех, кто кропотливо и основательно изучал их. Начнём издалека. Почти двести лет назад основатель первой в России школы флористов-систематиков Карл Ледебур, и другие «наши» ботаники-немцы — А. Бунге и К. Мейер, отправились в экспедицию, из которой привезли около 1600 видов растений, в т. ч. четверть новых. Итоги её отражены в труде «Путешествие по Алтайским горам и джунгарской Киргизской степи» (Берлин, 1829-1830 гг.), а затем в 4-томной «Флоре Алтая». «Киргизская степь» в названии книги присутствует, а на самом деле Ледебур до настоящей Киргизии не добрался. В те времена киргизами (киргиз-казаками, киргиз-кайсаками) называли нынешних казахов, а настоящие киргизы именовались кара-киргизами (т. е. чёрными). Так что Ледебуром изучена и описана флора собственно Алтая и прилегающих к нему территорий современного Казахстана и Китая. Та же история произошла и с природоведом М. М. Пришвиным, который, как часто уверяют, после посещения Киргизии, написал очерки «Чёрный араб», «Адам и Ева». В действительности, Михаил Михайлович сто лет назад путешествовал по востоку Казахстана.
В 1856-57 гг. на Тянь-Шане появился, наконец, его настоящий исследователь — П. П. Семёнов (1827—1914), первым из европейцев проникший вглубь этой загадочной горной страны, открыл обширные ледники северного склона Хан-Тенгри, установил высоту снежной линии (3375 м для Небесного хребта) и природные пояса этих гор, открыл десятки неизвестных науке видов растений. Он сделал так много для изучения края, что в 1906 году стал Тян-Шанским. Он писал: «Трудно себе представить что-нибудь грандиозней ландшафта, представляющегося путешественнику с Кунгея через озеро Иссык-Куль на Небесный хребет (Тянь-Шань по-китайски — Небесные горы). Тёмно-синяя поверхность озера своим сапфировым цветом может смело соперничать со столь же синей поверхностью Женевского озера. Величие ландшафта придаёт Иссык-Кулю такую грандиозность, которой Женевское озеро не имеет».
Семёнов писал о влиянии растительного покрова на «физиономическую характеристику каждой страны», о необходимости изучения растительности. Из путешествия он привёз коллекцию, включающую в себя до тысячи видов растений, описал характер растительности местностей, лежавших на пути экспедиции. Отметил, что «климат и почва степной зоны отличаются необыкновенной сухостью», а потому она едва ли пригодна «для колонизации», а вот для кочевников-киргизов здесь «лучшие зимовки и хороший подножный корм в продолжение всей краткой и весьма малоснежной зимы».
Подножья и предгорья Ала-Тоо до нижнего предела хвойных лесов Семёнов называл «культурной, или садовой зоной». Из фруктовых деревьев там растут «дикая яблоня, урюк, или дикий абрикос, а в западном Тянь-Шане — фисташковое дерево и грецкий орех». В целом флора этой зоны заключает более 60% европейских видов. Садовая зона очень подходит для хлебопашества и садоводства, но только при наличии искусственного орошения. Зона хвойных лесов характеризуется преобладанием ели тяньшанской, из лиственных пород — тополь, осина, берёза, рябина. В верхних частях зоны встречается немало «растений сибирского севера». Выше леса сменяются субальпийскими и альпийскими лугами, столь важными для летних кочевок киргизов. Сама альпийская зона разделяется на нижнюю — кустарниковую и верхнюю — зону трав. Семёнов насчитал всего лишь 12 видов альпийских кустарников, отметил, в частности, отсутствие рододендронов, объясняя это сухостью климата. Зона богата превосходными лугами и пастбищами («джайлоо»).
Источник: citykr.kg
В 1982 г. на берегу столь полюбившегося Петру Петровичу озера в пос. Рыбачье (теперь — Балыкчи) ему был поставлен памятник. Но теперь, когда Россия отвернулась от Тянь-Шаня, грустно Семёнову на пустынном берегу самого красивого озера. Обида у него может быть и ещё по одному поводу. По странному стечению обстоятельств Петербургская Академия наук вручила золотую именную медаль «Первому исследователю природы Центральной Азии» не ему, а Н. М. Пржевальскому (1839—1888), тоже выдающемуся путешественнику и натуралисту, но прибывшему на берега Иссык-Куля тридцать лет спустя. К тому же к изучению природы собственно Тянь-Шаня Николай Михайлович только приступил, но заразился брюшным тифом и умер, не успев, как говорят киргизы, сорвать все 12 цветов жизни. Там же, на Иссык-Куле, в Караколе, по его воле, был похоронен. С 1889 по 1922 и с 1939 по 1992 город носил имя Пржевальского.
Сейчас Н. М. снова «вернулся» в Каракол и «живёт» надеждой, что благодарные потомки помнят его дела. Что касается упомянутой награды, то она и Пржевальским вполне заслужена. Во времена СССР под Средней Азией подразумевали 4 республики — Узбекистан, Таджикистан, Туркмению и Киргизию. Сейчас это уже Центральная Азия и к ним добавлен Казахстан. А вот с точки зрения географической науки и по определению ЮНЕСКО регион включает ещё и юг Урала, Сибири, Алтай, северо-западный Китай, в том числе Тибет, Монголию, Афганистан, северо-запад Индии, север Ирана и Пакистана. Здесь и проходили все, за исключением лишь одной в Уссурийский край, экспедиции Н. Н. Пржевальского.
Огромный вклад в изучение Тянь-Шаня внёс также географ, зоолог и путешественник Н. А. Северцов (1827-1885). Флору Туркестана, в том числе нынешней Киргизии, кропотливо изучал известный ботаник Альберт Регель (1845-1909). Собранные им коллекции растений насчитывали до ста тысяч экземпляров. Часть из них успел описать его отец — Э. Л. Регель. Именем Альберта Регеля назван род зонтичных растений Альбертия и множество видов ириса, эремуруса, жимолости, розы, один из самых красивых тюльпанов.
Немало других ботаников и любителей за полтора столетия, прошедшие с момента появления тех краях России, изучали тамошнюю флору. И она уже неплохо исследована, хотя постоянно поступают сообщения о новых открытиях. Так, несколько лет назад Георгий Лазьков и Александр Науменко открыли новый вид рода юнона и назвали его Juno rodionenkoi в честь Георгия Ивановича Родионенко (1913-2014), известного исследователя рода ирисов из Санкт-Петербурга. В своё время «Вестник садовода» писал о вышедшей в Бишкеке в 2012 году основательной книге этих учёных «Растения Кыргызстана». В ней приведено описание 100 декоративных растений, произрастающих в горах и степях. В 2017 году появился отличный и объёмный материал известного коллекционера растений из Новоалтайска Олега Будкеева о его поездке «На Тянь-Шань за подснежниками». С ним можно познакомиться на сайте «Вестника садовода» в рубрике «Садовые путешествия».
Флора Кыргызстана представлена 3676 низшими растениями и 3786 высшими растениями. Среди них около 600 видов полезных дико-произрастающих видов трав, из которых 200 официально признаны лекарственными: василистник, каракольский аконит, девясил, туркестанский пустырник, зверобой, мать-и-мачеха, душица, облепиха и т.д. Из диких растений, имеющих экономическое значение можно отметить: солончак, барбарис, ревень, ферганский молочай, разные виды чабреца и т.д. На юге Кыргызстана расположены уникальные естественные формации — ореховые леса. Ценный генетический материал этих лесов представлен ореховыми деревьями, яблоней Сиверса, согдийской алычой, коржинской грушей, тянь-шаньской вишней, кустами барбариса, миндалевыми и фисташковыми деревьями, джунгарским и туркестанским боярышником.
Самые известные растения Кыргызстана: тюльпан Грейга (Tulipa greigii Regel), тюльпан Кауфмана (Tulipa kaufmanniana Regel), тюльпан Колпаковского (Tulipa kolpakowskiana Regel), эдельвейс (Leontopodium ochroleucum Beauverd), ель Семёнова (Abies semenovii), тянь-шанская ель и арча.
Продолжим знакомство с тамошней растительностью. Вспомним, к примеру, киргизскую пословицу «Плохой сын — репей, плохая дочь — перекати-поле». Что ж, знакомые все лица. Поможет нам и Чингиз Айтматов, отлично знавший флору своей родины, особенно Муюнкумской степи. Вот «засухоустойчивый тамариск — эдакая полутрава, полудерево, каменно-крепкое, кручёное как морской канат», а ещё песчаный саксаул — «жёсткая подножная трава», тростниковый стрельчатый чий — «краса полупустынь», курай — «сорная трава». На «Материнском поле» ветер «перебирает ковыль», «в воздух поднимается терпкая, тёплая пыльца. По запаху слышно было — цветёт донник». Там же и дикая мальва «в крупных белых и розовых цветах», а весною «первые подснежники», за ними большие красные тюльпаны, которыми «земля полыхает». В августе в «Джамиле» «ветер доносил из степи горькую пыльцу цветущей полыни, едва уловимый аромат остывающего спелого жита».
В «Белом пароходе» мальчик рассказывает о некоторых из «любимых», «смелых», «боязливых», «злых» и всяких других растений. «Колючий бодяк», например, его «главный враг», а «полевые вьюнки» с белыми, светло-голубыми, сиреневыми, разными «закрутками цветов», хотя они тоже «сорные» — «самые умные и весёлые цветы», они всегда «о чём-то шепчутся». А вот «ширалджины — верные друзья». Они «высокие, цветов на них нет, а пахучие, растут островками, собираются кучей, не подпуская близко другие травы». Это эстрагон, он же тархун, вид полыни. Мальчик помнит также, как к ним в горы приезжали учёные люди, травы собирали, листья и ветки.
Они сказали, что «таких лесов осталось на земле очень мало… поэтому надо беречь каждое дерево в лесу». Есть в Киргизии и привычный нам лютик. Об этом мы узнаём уже из названия повести «Гульсары», что означает «жёлтый цветок». В этой повести пересказано содержание популярной народной песни «Плач верблюдицы», которая потеряла белого верблюжонка. Из этой грустной песни мы узнаём, что теперь «не обирать им вместе листья с веток». В «Плахе» мы читаем о «зловредной» анаше, произрастающей в Чуйских и Примуюнкумских степях и погубившей, по всей стране нашей, множество молодых жизней. Это «вид южной конопли, содержащей в листьях и особенно в соцветиях и пыльце сильнодействующие, одурманивающие вещества, вызывающие при курении эйфорию, иллюзию блаженства, а с увеличение дозы фазу угнетения и вслед за этим агрессивность — форму невменяемости, опасную для окружающих».
Василий верещагин - «Кочевая дорога в горах Алатау», 1869-1870
Ровно 150 лет тому назад красоту и своеобразие природы Киргизии, быт её народа в Европе и России впервые смогли увидеть на картинах известного русского художника Василия Васильевича Верещагина (1842-1904) «Киргизские кибитки в долине реки Чу» (1869-1870 гг.), «Богатый киргизский охотник с соколом» (1871 г.), «В горах Алатау» (1869-1870) и других. Воспел свою родину и Семён Афанасьевич Чуйков (1902-1980), родившийся в Пишпеке и много живописавший свою малую родину и земляков. Может быть самой знаменитой стала его «Дочь Советской Киргизии» — Айджамал Огобаева, 14-летняя девушка из села Орто-Сай. Её можно видеть и в Третьяковской галерее, и в Национальном музее искусств имени Гапара Айтиева, и на марке. Картины Чуйкова открывают нам Киргизию во всём её многообразии — залитые морем света и воздуха степные просторы, долины, пастбища, горные хребты. «Суровая величественная природа», как говорил он, занимает большое место в жизни киргиза. Выросло уже несколько поколений киргизских живописцев, таких как тот же Гапар Айтиев.
Гапар Айтиев - «Чабаны», 1960-1961
Источник: ktrk.kg
Едем в Киргизию!
Картины и фотографии, телеэкран чаще показывают нам Киргизию животноводческую, чем земледельческую. Так оно и есть, ибо пастбища и естественные сенокосы занимают половину территории страны, почти 90% сельскохозяйственных угодий, поголовье овец и коз примерно равно количеству жителей, при том даже своего мяса не хватает, не говоря уже о молоке, яйцах, рыбе. Киргизы, тем не менее, давно и много работают на земле, знают, что вложенный в неё «труд не пропадёт», «если кетменём махать не будешь, то без хлеба останешься», а «нива — украшение земли».
Растениеводство даёт продукции в денежном выражении больше, чем животноводство. Посевные площади превышают миллион гектаров. Главные житницы Киргизии — Чуйская и Иссык-Кульская долины, а также принадлежащая ей часть Ферганской долины. По сравнению с соседями Киргизия производит меньше хлопка, сосредотачиваясь на зерновых и лубяных культурах, свёкле, садоводстве. Меж тем, товарность зерна примерно в два раза ниже, чем хлопка, табака или бахчевых культур. Да и хлеба своего киргизам не хватает, приходится импортировать. Урожайность пшеницы низкая, где-то 20 центнеров с гектара. А ведь «счастье хлебороба, — как утверждал Айтматов, — в том, что он посеет и пожнёт». Похоже, немного ещё счастья.
Промышленных садов в республике уже более 51 тысячи гектаров, немногим меньше, чем их было в советское время. Многие новые сады закладываются по самым современным технологиям с использованием посадочного материала из Германии, Польши и даже Японии. Не найти сведений о первых посаженных киргизами плодовых деревьях и первых садоводах. Знаем лишь, что «одно дерево — ещё не сад», но вслед за одним деревом появились сады и они постепенно входили в круг занятий и забот киргизов. Подтверждает это и поговорка — «У жадного и сад не цветёт», щедрых, следовательно, сады отблагодарят щедрым урожаем. Научились киргизы понимать, как и что сажать, как обихаживать, и поливать «там, где нужно», что «у всего живого есть своя весна, и своя осень». Вот айтматовский герой Мырзакул, аильный певец (ырчи), объясняет соседке, что на деревьях, посаженных вдоль арыка, следует «обрубать сучья и ветки», а то деревья перестанут расти. Да и лишние дрова пригодятся». Здесь верно только на счёт дров, прочие рекомендации весьма невнятны. Зато у Бостона из «Плахи» уже два сада. В Прииссыккулье вот-вот должны были зацвести сады и он твёрдо знает что срочно надо делать — «опрыскать сад, иначе вредители размножатся с поразительной быстротой, перепортят завязь и погубят урожай», а также «провести весеннюю окопку яблонь». Правда, «чабанская жизнь проходит в горах и вечно не хватает времени сделать нужное по хозяйству. Всё откладываешь, а потом глянь — и время прошло и все сроки прошли». Порадуемся за Бостона — в этот раз с делами ему, с помощью расторопного парня, нанятого за ягнёнка, «удалось управиться в один день». 
С долин Киргизии, с горных высот Тянь-Шаня нам шлют привет и привычные, и редкие, и, ещё никому неизвестные, растения, они ждут нас, верят, что мы дойдём до них, о них узнаем, позаботимся. Там живёт близкий нам народ, «открытый для дружбы», как говорится в национальном гимне. Там дорогие нам горы, не случайно самая высокая (7 439 метров) из них называется — пик Победы. Они ждут нас!
